По приезде своём в Москву (в декабре 1825 года), отец Зосима прежде всего явился к Московскому Архипастырю Филарету, своему неизменному покровителю. Милосердный Владыка принял в нём живое участие и дал ему убежище в Чудовом монастыре. В феврале 1826 года прибыли, наконец, в Москву и те сёстры, которые не захотели расставаться со старцем. Приютила всех сестёр Мария Семёновна Бахметева, как мать родная, сначала в своём московском доме, а в середине июля (когда начало съезжаться множество народа в Москву по случаю коронации Императора Николая I) предложила старцу удалить сестёр на это шумное время к себе на мызу, в 60 верстах от Москвы. Выехав туда заранее, она, при въезде дорогих гостей на двор, вышла на крыльцо с образом Апостола Кодрата (во имя которого она назвала эту дачу) и с хлебом-солью. В зале был накрыт большой стол и приготовлен рыбный обед. Только те, которые испытали несправедливые гонения, были всеми оставлены и не имели даже пристанища, могут понять те чувства благодарности, которыми были переполнены сердца отца Зосимы и духовных чад его.
Мария Семёновна Бахметева
Спустя несколько дней, г-жа Бахметева возвратилась в Москву, оставив их полными хозяевами в своем доме и объявив им, что она была бы рада, если б они и навсегда остались жить у неё. Отец Зосима не сразу согласился на это предложение. Сестёр страшили непроходимые болота, покрытые лесом и кустарником, окружающие это место, которое она жертвовала на устройство обители, и отдаление от Божьего храма. Самая близкая приходская церковь в селе Рудневе была на расстоянии четырёх верст, и то осенью и весной дорога к ней становилась непроходимой.
Поэтому, с разрешения Московского Владыки, который был отечески расположен к отцу Зосиме и желал, чтобы старец устроил свою обитель в его епархии, он стал искать более удобного места. В течение августа ездил старец по епархии, но все поиски старца найти другое, лучшее, место не увенчались успехом. Ему пришлось вернуться на мызу Апостола Кодрата и принять предложение госпожи Бахметевой.
Некоторые из сестер, по малодушию, сначала с унынием глядели на это болотистое место, отдаленное от церкви и от всякого жилья человеческого. Но старец ободрял их, говоря, что хотя им здесь и предстоит много трудов и неудобств, но Господь дарует им высшее благо - тишину и уединение. Итак, получив благословение митрополита Филарета, а от благодетелей своих материальную помощь, отец Зосима приступил к устройству обители, назвав её Одигитриевской в честь Смоленской иконы Божией Матери Одигитрии.
Наконец, 20 ноября 1826 года, сёстры перешли жить в свои вновь выстроенные келейки. И когда в тёмную ночь, среди дикого леса, шумевшего от осенних ветров и покрывавшегося снежною мглою, начали они в первый раз в убогой келье отправлять всенощное бдение празднику Введения во храм Девы Марии, тогда при пении первого ирмоса «Песнь победную» с восхищением удивлялись, как ни прежде, ни после, но именно в тот день Бог привёл им вселиться в свою пустыньку.
Зосимова пустынь в начале своего существования
Дату 20 ноября (3 декабря нов. ст.) можно считать днём основания новой общины в Верейском уезде Московской губернии. Позднее она стала Троице-Одигитриевским монастырём. Но здесь уместно вспомнить о более раннем предзнаменовании устроения Божьего Дома на этом месте, сохранившемся в народной памяти.
С давних пор в соседнем казённом селении Рыжкове (Кузнецово тож) в часовне находилась чудотворная икона Божией Матери Одигитрии, которую во время нашествия французов в 1812 году крестьяне скрывали в чаще леса, на том самом месте, где теперь устроилась пустынная обитель, и по очереди сторожили её. Однажды какой-то седенький старичок, проходя мимо, сказал им: «Матерь Божия прославит здесь имя Своё!» Его появление очень удивило крестьян-сторожей иконы, так как они знали, что это место было непроходимое, лесное, болотистое, не имеющее никакой не только дороги, но и тропинки. Состоялось это благословение на создание обители 8-12 октября (20-24 октября нов. ст.) 1812 года, когда по дороге мимо Руднева и Кузнецова шла отступающая французская армия.
Как обустраивалась пустынька, о том – отдельный рассказ. Здесь же остановимся на личности старца Зосимы, на его последних годах жизни.
В течение трёх лет отец Зосима часто ездил в Москву, сам ходил по благодетелям для испрашивания помощи, сам всегда покупал нужное для сестёр и для обители. При этом, бывая в Москве, старец никогда не ездил даже на извозчиках, а всегда ходил пешком. Правда, не теряя времени даром, а творя утренние молитвы и поклонение страстям Христовым, и повечерие, и акафисты и все прочие свои правила наизусть. Когда некоторые знакомые спрашивали его, зачем он, пустынник, так суетится и хлопочет, а не безмолвствует, он отвечал: «Всякой вещи время. Лучше мне таскаться в миру, нежели Богу посвящённым девицам. Если я упаду на мостовой и умру, то почту себя счастливым, что для пропитания бедных чужестранных сирот, для охранения их спасения, для устроения пустынной обители положил душу свою». Видя такое самопожертвование, московский купец Семён Лонгинович Лепёшкин и его супруга Анна Васильевна стали снабжать обитель старца всем необходимым.
Семён Лонгинович Лепёшкин
Собственная жизнь отца Зосимы была светлейшим образцом подвигов и добродетелей, и преуспеяний духовных. Поучителен один из эпизодов, изложенный в Жизнеописании старца Зосимы. «Однажды утром вошёл он помолиться перед Распятием в часовню и забыл запереть за собою дверь на крючок. Через некоторое время вошла одна из сестёр, не зная, что старец там, но увидев отца своего, быстро вышла, чтобы не тревожить его в такие высокие минуты. Но потрясена была его видом: старец стоял на коленях перед Распятием, весь в слезах, с опущенной головою и со сложенными на груди руками. Однако о. Зосима заметил сестру и через несколько минут вышел, сел на ступеньке крыльца часовни, приказал ей сесть и сказал: «Видно, так Богу угодно, чтобы я показал тебе, как надобно молиться перед распятым Господом нашим Иисусом Христом. Лишь только ты приближаешься к Нему, а Он уже встречает тебя с отверстыми объятиями. Склонил Он святейшую главу Свою, чтобы слушать тебя. Закрыл Божественные Глаза Свои, чтобы не видать грехов твоих. Приковал ножки Свои, чтобы не уходить и не удаляться от недостойных. Не растворил только, но, так сказать, выломал копием дверь сердца Своего любвеобильного, чтобы без задержания уже лилась Его милость и любовь на всех, припадающих к Нему, сладчайшему и милосерднейшему Отцу и Создателю нашему. Размышляй о такой беспредельной Его любви, пригвоздившей Его к кресту и о Его милосердии, и молись или подобно мытарю в смирении и сокрушении произноси тихо: Боже, милостив и проч. или взывай, как хананеянка, или со слезами молчи, как грешница у ног Спасителя, или как блудный сын, спеши - не бойся: окровавленные объятия Его встречают всякую душу, к Нему обращающуюся».
Однако жажда глубокого безмолвия не покидала его пустыннолюбивую душу. Иногда, беседуя с сёстрами о безмолвии пустынном, он не мог удержать слёз своих, говоря с чувством: «О, пустыня, пустыня, любимая моя пустыня! Хотя бы один годочек перед смертию мне пожить ещё в пустыне! Сёстры, отпустите меня!» Тут все, кидаясь с рыданиями к нему в ноги, говорили: «Ради Бога, не оставь нас, отче! Бог наградит тебя!» Тогда старец позволил себе выстроить келейку в трёх верстах от пустыни в лесу, вырыл рядом колодец и временами безмолвствовал там. Но мысли о будущности собранного им Христова стада не давала покоя.
Именно к этому времени относятся письма старца Зосимы к благодетелю Семёну Лонгиновичу Лепёшкину, написанные в августе 1832 года. Они найдены в архиве в виде автографов старца. Чистосердечно, почти как исповедь, звучат слова того письма: «Колми паче я осужден буду за духовных моих сестер, так ко мне привязанных, если оставлю на предбудущее время в неизвестности? Ибо если я и вы, возлюбленной отец наш, умрем, а они, не имея всегдашнего содержания, принуждены будут скитаться среди мирского народа, приискивая себе на содержание, то будет ли угодно пред Богом теперешнее мое безмолвие?» И просил старец: «Ежели вы преклонными себя возчувствуете к такому для нас Христа ради пожертвованию, то уже решаетесь некое приличное духовное завещание сделать, чтоб после смерти вашей не лишилися бы сестры назначенной вашей от вас суммы на их содержание. …». Теперь мы уже знаем, что Семён Лонгинович распорядился в своём завещании о постоянном содержании Одигитриевской обители после своей смерти.
На пять дней в неделю удалялся отец Зосима от своих учениц: или запирался в своей уединенной келии, или уходил на целый день в лес и только к ночи возвращался в келию. В субботу же к утрени приходил к сёстрам, а в воскресенье вечером опять удалялся на безмолвие. В это время посетили его два пустынных старца из Орловской губернии, бывшие в Москве, и он принял келейно великий образ схимы.
Праздники старец проводил с сёстрами. Иногда ходил он вместе с ними за грибами, или на сенокос, или очищать лес, и, принимая во внимание их усталость и то, что после трудов им будет тяжко исполнять вечерние правила, он дорогою, идучи вместе с ними вечером домой тихо лесом и долинами, читал вслух каноны и акафисты и все вечернее правило наизусть, а сёстры пели.
Но не покидала старца и мечта о Соловках, владевшая им со времён отъезда из Сибири и подавленная чувством долга перед любившими его сёстрами. А на Соловках знали старца Зосиму и звали. В ответ на его письмо ещё в августе 1826 года соловецкий казначей иеромонах Антоний ответствовал: «Говорил я о тебе Отцу Архимандриту, он с любовию желает и даже просит, чтобы ты приезжал к нам в Соловки. Обещает любое место в пустыни, естли угодно, на Голгофе. Прошу и я тебя, любезнейший Отец, приезжай к нам, покой будет доставлен тебе».
Наконец отец Зосима открыл сёстрам непременное желание своё идти пешком в Соловецкий монастырь, умоляя их не препятствовать ему и обещая через год к ним возвратиться. Однако, в дороге «любовь вопияла в сердце его, что если оставленные им сёстры с горя разбредутся, как овцы без пастыря, не отдаст ли он за них ответ Богу? Тогда пришла ему мысль последовать совету Иоанна Лествичника – спросить с верою и молитвою у человека духовного и принять слова его как из уст Божиих. И так смиренный старец Зосима обратился за решением своего недоумения в Новоспасский монастырь к старцу Филарету. Тот, не размышляя долго, решительно и с твёрдостью сказал: «Бога ради не делай этого, не оставляй вручённые тебе души – возвратись».
Старец Зосима в старости (рисунок кого-то из сестёр)
Отец Зосима не уехал далеко, продолжал жить в своей лесной келейке. Но радость и утешение сестёр омрачались часто видом постепенного изнеможения старца: как воск, таяла крепость его. В беседах с сёстрами и в поучениях своих он всё чаще стал говорить о часе смертном, о вечности, о предсмертном извещении: «Блажен тот, кто получит извещение прежде смерти». И когда сёстры просили его объяснить им, что такое извещение, отвечал: «Это объяснить невозможно. Божественное необъяснимо! Как ни уверяешь себя, что грешен и недостоин, но таинственно извещается и чувствует при исходе душа, что она помилована и в милости у Бога».
Наступала осень, и уже нельзя было тянуть с необходимостью съездить в Смоленскую губернию. Из второго найденного личного письма старца Зосимы к С.Л. Лепёшкину мы узнаём, что старец заботился съездить на родину для участия в разделе имения между его племянницами-инокинями с их братьями, чтобы привезти в обитель хороших работников, отказанных на долю сестёр. Сам старец был уже не в силах, а потому послал племянницу свою Веру.
Вскоре после отъезда Веры старец слёг совсем. Когда схватывала его тяжкая, жестокая боль под ложечкой, так что он иногда изменялся даже в лице, тогда он не кричал, не стонал, но, взглядывая на икону страждущего Спасителя, говорил: «Батюшка мой, Создатель! Что мои страдания противу Твоих? - Но даруй мне терпение, Боже мой!»
Накануне своей кончины он велел позвать священника с причтом; исповедался, причастился Св. Тайн и особоровался св. елеем. Прощаясь с сёстрами, сделал последнее краткое наставление, чтобы они жили в любви и смирении и пророчески заключил свои слова так: «Не расходитесь по моём исходе. Господь даст, что и церковь у вас будет, и обитель утвердится. Матерь Божия, Коей я вручил вас и всю обитель, прославит имя Своё на месте сем и ниспошлёт на вас милость Свою». Завещал также первый престол посвятить Живоначальной Троице, а второй (если Господь устроит) – во имя Одигитрии Смоленской нашей Владычицы. Плачущие сёстры спрашивали: «Отче, кого же ты нам оставляешь?» - «Жертвую вам Веру, - отвечал он, - которая послужит вам вместо меня, а Маргариту оставляю вам на утешение». Потом, весьма утомившись и изнемогая силами, сказал всем: «Прощайтесь со мною, возлюбленные сёстры; если не гнушаетесь, лобзайте меня в голову» (никогда в жизни своей не давал он целовать руку свою). На последнюю ночь осталась с ним одна Маргарита.
За час или несколько более до кончины своей подал он знак Маргарите, чтобы она к нему наклонилась и тихо сказал ей: «В надежде умираю». – «Вы получили извещение, мой отче?» - «Я уже сказал, что больше?» По мановению его, поднесла она к нему икону Казанской Божией Матери (которой благословил его вместе с о. Василиском духовный их отец Адриан), и отец Зосима, прижав к устам своим святую икону и склонив голову на плечо Маргариты, испустил последний вздох, предав святую душу свою как бы в руки Пресвятой Заступнице своей. Это было в день праздника иконы Пресвятыя Богородицы Всех Скорбящих Радости, октября 24-го дня 1833 года.
Как тихо и священно отходила душа его, такая же священная тишина и глубокое безмолвие окружали одр его. Все стояли в таком благоговейном молчании, что не только не смели заплакать, но даже и шелохнуться. В октябре в 4 часа уже было темно; в келии горела одна свеча перед образом. Священное молчание тогда только нарушилось, когда, убрав тело усопшего по чину монашескому, положили его на стол; - только тогда все неутешно стали рыдать, а Маргарита была без чувств. Но как только она пришла в себя, то первая начала читать Псалтирь. Девять кафизм без отдыха прочитала она, только на каждой главе, поминая отца своего, в рыдании падала. Изнемогшую, наконец, сменили её другие сестры.
Не имея никаких вестей от Веры о её возвращении, решились похоронить его на шестой день после вечерни, по его завещанию около часовни. «Знаю, что вы не в силах выполнить моего желания, - говорил он во время болезни, - чтобы, завернувши в рогожку, стащить меня в лес; так прошу вас, положите меня возле часовни, чтобы дождь с крыши, под которой Распятие Спасителя, орошал мою могилу». О, сколько орошалась она ещё и горячими слезами преданных ему сестёр!
Фотомонтаж, подписанный следующими словами: «Незабвенный отец наш схимонах пустынножитель Зосима Верховский»